Мягкие полосы света потекли ручьями по иссиня-чёрным плечам, покрытых густой шерстью. Они заставляли их тускло светлеть и искриться на кончиках волосинок, но мрачной глубине синих глаз видеть этого было не дано, посему свет этот внезапно резко изливался за все границы близлежащих плоскостей, чёткость линий растушевывалась и исчезала в небесном сиянии, ниспадавшем откуда-то сверху.
Ни храбрости, ни сил Свон не хватало, чтобы хоть исподтишка и мельком взглянуть на чистые небеса - настолько ярким был этот ясный дневной свет. Жаркий день подступал прямо к горлу, волнуя полуденным зноем. Где-то вдалеке кричали в изнеможении кузнечики, грубые неотёсанные полоски ржавых колосьев томно качались, утопая во всей этой сонной и чересчур яркой нелепости.
Мир вокруг терял свою чёткую разрядность и отчётливость, перетекал из одной формы в другую, в потухших глазах он был, кроме того, перевернут.
Исцарапанная ветка, проходящая через тень, не согревалась, резкий контраст охлаждения приятно бушевал в атмосфере редкого леса, пробирался сквозь тонкие стволы разномастных деревьев, легонько дул из-под ярко-салатовой сочной листвы. Далёкие лучи, так щедро изливаемые в поле, долетали сюда только лёгкими касаниями, неусыпный мир, теперь же, охотливо дремал, погружаясь в негу забытья.
Сонный взгляд, закрытый чёрной плёнкой век, покоился в собственных сновидениях. Созерцать картину дивного яркого дня Свон уже перестала и, теперь, мерно покачиваясь на изогнутой ветке, сложив крылья, висела в обыкновенной своей позе, не нарушая весь остальной пейзаж. Сухое чёрное тело крылана практически сливалось с собственной тенью дерева. Мутанта выдавал только запах и тихий звук дыхания, который неспешно вырывался наружу через две чёрные ноздри коричнево-чёрного носа.
Ночь казалась сладким сном, которому никогда не дано сбыться, и так всегда.